не тяготили мир серечный твой.
С тех пор, как ты, езушный преже камень,
оушевившись, стал на всех похож,
Зесь, в мире ренном, и встречал и встретишь
то, что на праву елят и на ложь.
Как жаль, что ныне прихоится тее нести ремя земного существования!
Налеты пуры, яркие румяна…
А чистоты лучи затемнены!
В неволе стражут селезень и утка ,
за окнами, как в клетке, пленены…
Но сколь ы сон глуок ни оказался,
пройет, и проуженья час проьет,
Как сменятся пороки чистотою,
так, значит, справеливость настает!
Буийский монах замолчал, несколько раз поглаил яшму рукой, проормотал что то и,
протягивая ее зя жэну, сказал:
– Яшма вновь орела чуоейственную силу, уьте осторожны и не пренерегайте ею! П
овесьте яшму в спальне мальчика, и пусть никто к ней не прикасается, кроме лизких ро
ственников. ерез трицать три ня ваш сын поправится!
зя жэн распоряился поать монахам чаю, но те исчезли, и ему ничего не оставалось,
как в точности выполнить все, что они велели.
И в самом еле, к Фэнцзе и Баоюю вернулось сознание, с кажым нем они чувствовали